И под ветрами с четырех сторон
Иду я в бой, как в юности когда-то,
Гвардейским стягом рдеет небосклон,
Наверно, так вот в мир я и рожден —
С душой поэта и судьбой солдата.
22 октября – День белых журавлей, учреждённый народным поэтом Дагестана Расулом Гамзатовым как праздник духовности, поэзии и как день светлой памяти о павших на полях сражений во всех войнах и ушедших в мир иной фронтовиках. Не самая заметная дата, зато самая поэтичная.
Накануне этого дня почему-то отчаянно захотелось напомнить читателю о поэте необыкновенной судьбы. Он прошёл войну, был тяжело ранен и потерял зрение. В 1989 г. севастопольцы удостоили его звания Почётного гражданина, а спустя девять лет ему было присвоено звание Героя Советского Союза. «Подвиг, который совершил этот человек, — писал в воспоминаниях генерал-лейтенант И.С. Стрельбицкий, — и вся его последующая жизнь являются редким примером духовной красоты, воли и мужества».
Он был настоящим кумиром молодёжи. Его книги, выходившие стотысячными тиражами, тут же исчезали с прилавков книжных магазинов. Его стихи о любви были чрезвычайно востребованы. Никто больше не мог сказать так, как он, с какой-то подкупающей – душа нараспашку – открытостью, искренностью, с максималистской требовательностью:
Какой же любви она ждёт, какой?
Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!»
Читатель, наверное, уже догадался, что речь идёт об Эдуарде Аркадьевиче Асадове. — О нём предлагаю вспомнить в День белых журавлей, почтить его память чтением замечательных его стихов.
Почему я выбрала именно его? – Да потому, что хорошо помню сборник, что хранили мои родители, потому, что, к стыду своему, не знала о его фронтовой судьбе и подвиге. Потому, что недавно покоробил меня пренебрежительный кивок в его сторону одной пожилой дамы – специалиста в области литературы. Горько так стало: да как она смеет… И, наконец, свою роль в моём предпочтении сыграло то, что с Асадовым вроде бы был знаком Почётный гражданин города и района, фронтовик В.В. Олефиренко. На посвящённой ему выставке экспонировались книги, подписанные Эдуардом Аркадьевичем.
«Я родился в армянской семье в Туркестане», — писал поэт. Детские годы его прошли на Урале. Екатеринбург, точнее, Свердловск – тот город, где Асадов учился и начал писать первые стихи. В 1939-м семья переехала в Москву. Здесь в конце 41-го Асадов окончил школу. 14 июня был выпускной бал, а уже 23-го он пришёл в райком с просьбой отправить его добровольцем на фронт.
Когда война катилась, подминая
Дома и судьбы сталью гусениц,
Я был где надо – на переднем крае,
Идя в дыму обугленных зарниц.
«За годы войны, — рассказывал он, — мне довелось сражаться на четырёх фронтах. А началась моя фронтовая судьба осенью 41-го года под Ленинградом». «Мы с ним встретились, — вспоминал гвардии полковник Н.Н. Лянь-Кунь, — когда формировались гвардейские миномётные части, впоследствии именуемые «катюшами». Формирование было коротким – всего в течение месяца. Нас погрузили в эшелон и привезли в Ленинград на Волховский фронт. В этот же день мы совершили 30-километровый марш, стали на позицию и 19 сентября дали первый залп. Это был первый залп «катюш» на Волховском фронте, эффектный и запомнившийся всем нам».
Не ленинградец я по рожденью.
И все же я вправе сказать вполне,
Что я — ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!
— Это было летом 42-го года во время нашего наступления, когда мы прорывали блокаду Ленинграда,— вспоминал Эдуард Аркадьевич один из военных эпизодов. – Фашисты разбомбили гать за нашей спиной, по которой мы должны были отходить с позиции. И мы оказались отрезанными на островке среди болот. По существующему положению, если «катюши» нельзя было спасти,— мы должны были их взрывать, потому что это секретная техника и доставаться врагу никак не должна. Мы решили проскочить через занятое немцами село Гайтолово. У нас был полный боекомплект – мы его ещё не расстреляли. В чём был риск? – У нас не было никаких бронещитов, ничего. Достаточно было очереди по скатам – и всё. Поэтому под сиденьем у каждого шофёра находились шашки с тротилом. Бикфордов шнур держал командир орудия, а в другой руке у него была зажжённая цигарка. В случае чего — он зажигает шнур, машина взрывается, бензин завершает дело… Мы летели по деревне, а за нами шёл танк Т-34 – тоже из окружения. Он поливал врагов из пулемёта. И мы всё-таки выскочили, отъехали на четыре-пять километров, развернулись и дали по обалдевшему врагу наш гвардейский знаменитый залп.
Командующий 54-й армией генерал-лейтенант ФедюнИнский после нашей операции сказал командиру нашего дивизиона: «Считайте, что вы проскочили не между немцами, а между наградами и трибуналом».
После боёв под Ленинградом Асадов окончил артиллерийское училище (Родина нуждалась в младших командирах), получил офицерские погоны – и снова в бой.
Последним местом сражения стали для него окрестности Севастополя. «Мы стояли в долине Бельбек, — писал в своей статье, опубликованной в газете «Комсомольская правда» 6 марта 1979 г., И.С. Стрельбицкий. – Чтобы сломать оборону врага, нужен был залп гвардейских миномётов. Но батарея Асадова в ночь на 3 мая 1944 г. была разбита. Правда, снарядов М-31 оставалось ещё много. Было принято решение передать снаряды на батарею старшего лейтенанта Ульянова. Стокилограммовые снаряды закончили грузить лишь к утру. Пришлось ехать днём. Риск велик. Но не ехать тоже нельзя. Асадов шёл впереди машины, показывая водителю путь среди камней и воронок. В этот момент грохочущий столб дыма и пламени швырнул его на землю. После перевязки Асадов спросил водителя: «Акулов, машина цела?» — «Цела». – «Едем». – «Я отвезу вас в санбат». – «Нет, сначала на батарею. Исполняйте приказ». Залп был дан вовремя. Но когда гремел этот залп, сам Асадов его уже не слышал. Та же машина везла его в полевой медсанбат».
Севастополь навсегда остался в сердце фронтовика. «Я люблю этот город за славу, за мужество, — говорил Эдуард Аркадьевич. – За него я сражался в бою, за него был ранен. Значит, дружба наша скреплена кровью. А такая дружба нерасторжима». В музее города-Героя есть стенд, посвящённый Герою Советского Союза Асадову и его творчеству. Своё сердце поэт завещал похоронить на Сапун-горе, однако его завещание не было исполнено…
26 суток между жизнью и смертью, слепота не сломили Эдуарда Асадова. Он снова стал писать стихи. Послал их Корнею Чуковскому, известному своей жёсткой и беспощадной критикой. Через несколько дней пришёл ответ. Почти каждая строчка была снабжена комментариями. Но самым неожиданным оказался вывод: «…однако, несмотря на всё сказанное выше, с полной ответственностью могу сказать, что Вы — истинный поэт. Ибо у Вас есть то подлинное поэтическое дыхание, которое присуще только поэту! Желаю успехов. К. Чуковский».
Асадов окончил Литературный институт, и вскоре его поэзия обрела широчайшее звучание. Эдуард Аркадьевич много ездил по стране. Его литературные вечера на протяжении почти 40 лет проходили с неизменным аншлагом в крупнейших концертных залах страны, вмещавших до 3000 человек.
Наставник Асадова по Литинституту Евгений Долматовский очень тепло отзывался о своём ученике: «Если спросить молодого человека, молодого читателя, каких поэтов он знает, может быть, любит,— будет названо не очень много имён. Но я точно скажу, что среди этих имён будет имя Эдуарда Асадова». «Все мы, вернувшись с войны, писали о минувшей войне, а вот в строчках Асадова ни слова о войне не было сказано, — поражался друг поэта С.А. Баруздин. – Это были стихи о мирном времени, о делах страны, о человеческих взаимоотношениях. Удивительный заряд оптимизма, веры в человека – то, что прежде всего отличает их».
Как точно подмечено. И сейчас, надо признать, когда приходишь домой уставший, вымотанный, так хочется открыть книжку Эдуарда Асадова и подзарядиться от светлой его души, от его строк, несущих заряд горячей любви к жизни:
И, главное, не верьте никогда,
Что будто всё проходит и уходит.
Да, звёзды меркнут, но одна звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!