Сегодня героем моей публикации будет человек необычный и очень интересный. Его в равной степени можно отнести как к физикам, так и к лирикам. Он и живописью был увлечён, и статьи писал для местной прессы, а главное – всю трудовую биографию посвятил родному заводу КПА и более пятидесяти лет на общественных началах руководил городским отделением ВОИР.
Был, между прочим, знаком с самим физиком Л.Н. Николаевым – известным ведущим, автором документальных и научно-популярных фильмов, редактором телепередачи «Очевидное-невероятное».
Всё это — о Трифоне Фёдоровиче Чернокунце. Многие знают его как Сергея Фёдоровича: экзотическое имя, данное в соответствии со святцами, Чернокунец ещё со школьной скамьи не особо жалует и называется им только в документах. Хотя, я заметила, подлинное имя всё же даёт о себе знать: Сергей Фёдорович любит птиц, подкармливает голубей на балконе, наблюдает за ними, любуется. А святой Трифон был именно покровителем пернатых – он и на иконе изображён с соколом в руке.
Хотелось бы отметить, что написать о С.Ф. Чернокунце меня подвиг читательский звонок. Поводов для публикации, действительно, оказалось предостаточно – это и заслуги, и преданность профессии, прекрасные личные и профессиональные качества и, конечно, 80-летний юбилей, который Сергей Фёдорович отметил 1 февраля.

С Дуная – на Дон
С.Ф. Чернокунец родился и рос в Бессарабии, в одноимённом с фамилией селе.
— Это, — говорит, — такой уголок земли, за которым все всегда охотились, хотя бы уже потому, что по нему протекает Дунай, артерия, по которой вся Европа выходит в Чёрное море.
В 1957 году после окончания Краснодарского станкостроительного техникума Чернокунец получил распределение в Азов, на завод КПА. Как раз тогда, когда предприятие перестало быть «почтовым ящиком» №6 министерства судостроения и приступило к изготовлению станков.
Та заводская проходная, что в люди вывела меня
До срочной службы молодой специалист успел поработать слесарем, а, вернувшись из армии, начал карьеру инженера. Сначала в цехе по сборке, потом в только что созданной службе стандартизации.
— У меня, — объясняет Сергей Фёдорович своё назначение, — был необходимый производственный опыт. Я прошёл через сборку – а именно там концентрируются все детали, там проявляются все огрехи. В службе стандартизации – тогда она называлась служба нормализации – я провёл ревизию всех отверстий, которые использовались при проектировании. Их оказалось порядка 400. Если подходить с производственных позиций, то это уже бесхозяйственность, потому как для каждого отверстия нужен свой режущий и мерительный инструмент. В итоге структурный ряд мы сократили до тридцати отверстий, но диапазон их был достаточно широк – от 1 до 250 мм.
Позже завод направил Чернокунца в патентный институт на обучение, после чего он возглавил службу изобретательства, рационализации и патентоведения на КПА. Это был и информационный центр, и центр, следящий за тем, чтобы заводские разработки не попадали под действие зарубежных патентов.
— Был, — сообщает мой визави, — в те времена, когда мы открыто стали выходить на международный рынок, случай. Страна поставила партию автомобилей, в конструкции дверей которых был использован небольшой узелок, запатентованный, как оказалось, за рубежом. И всю эту партию забрали в качестве возмещения убытка, который мы якобы нанесли своему конкуренту.
ВОИР
К изобретательству у Сергея Фёдоровича особое отношение. Для него это и творческий процесс, и состояние души, и возможность быть полезным. У него хранится целая стопка авторских свидетельств. Имеются патенты. Он награждён невообразимым количеством дипломов и грамот. Очень дорожит своим нагрудным знаком «Изобретатель СССР», который выдавался автору изобретения с первым авторским свидетельством.
— Отцом рационализации был американский изобретатель, промышленник Генри Форд, — рассказывает Чернокунец. — Он поставил у ворот завода ящик, куда можно было кидать изложенные в письменном виде предложения по улучшению производства. Независимо от того, будут они использоваться или же нет; за каждую идею он платил один доллар.
— Как, — спрашиваю, — проходил у вас процесс рождения новых разработок?
— Понимаете, идея обычно возникает у одного автора. Но для её материализации нужен ещё ряд специалистов, которые объединяются в группу и прорабатывают её. То есть, это дело больше коллективное. В советское время, когда подавалась заявка в комитет по делам изобретений и открытий, требовалось также, чтобы к материалам была приложена справка, где была бы определена доля, которую внёс в разработку каждый из участников.
На заводе мы составляли темники «узких» мест — проблем, которые надо устранить. Потом выносили их на всеобщее обсуждение. Привлекали специалистов заводских производств – литейного, механического, сварочного, проектировщиков.
Развитию заводской патентной службы дало толчок городское отделение ВОИР. Вообще патентные службы были обязаны своим появлением именно Всесоюзному обществу изобретателей и рационализаторов. Сначала они были созданы в столице Латвии Риге, а уж потом распространились в других республиках Советского Союза.
Сейчас о ВОИР мало слышно, хотя оно и существует, а вот в СССР это было очень известное и весьма значимое объединение. Его местная ячейка входила в структуру горкома партии. Там у С.Ф. Чернокунца был стол, и два раза в неделю он вёл приём рационализаторов, руководителей предприятий — оказывал консультативную помощь. Отделением проводились встречи изобретателей и рационализаторов, велась проверка предприятий на предмет развития рационализаторской работы. По словам Сергея Фёдоровича, задача состояла не в том, чтобы наказать, а в том, чтобы помочь выявить недостатки и организовать данное направление деятельности.
Нет, ребята, всё не так!
Как и многие представители старшего поколения, С.Ф. Чернокунец с большой теплотой вспоминает то время, когда Азов был знаменит своими градообразующими предприятиями. О родном КПА он рассказывает с юношеской пылкостью, взахлёб.
— Теперь, — сокрушается, — чтобы попасть туда, я должен то ли позвонить, то ли написать заявление и получить разрешение. Помню, после одного ежегодного собрания акционеров я вышел и хотел было пройти в цех, как мне преградила дорогу орава охранников. Я говорю: «Я же акционер, я имею право посмотреть». – «Вы знаете, – один ответствует, — приходите завтра, проведу и покажу». – «Голубчик, — сказал я тогда, — я сам водил иностранные делегации по заводу. Обязанность у меня такая была». – Помню, японцы приехали, посмотрели и ахнули: как вы управляетесь с такой махиной, с таким объёмом производственных машин? Завод выпускал порядка тридцати наименований кузнечно-прессовых автоматов. В мире не было ни одного завода с такой номенклатурой продукции! Допустим, мы выпускали цепеделательное оборудование: станки, чтобы гнуть и сваривать цепи для якорей. Были единственным в Союзе предприятием, изготавливавшим всю гамму этого вида оборудования.
То, что случилось в 90-е годы, Сергей Фёдорович называет не иначе, как целенаправленным развалом страны. Вспоминая об этом коллапсе, об участи завода, он не выдержал — прослезился.
— Вам, — спрашиваю, — наверное, больно говорить о КПА? – Ведь вся жизнь там прошла...
— Мне действительно больно. Но моя жизнь, это ещё ничего, — возразил он. — У державы нет станкостроения. Оно уничтожено. А без станкостроения нет промышленного будущего.
Вот так. Финал беседы получился горьким. Произнесённый моим собеседником эпилог объективен и выстрадан – цвет нашей индустрии уничтожался на его глазах. Стране, если она действительно хочет быть независимой, следует возрождать фундаментальные отрасли, инженерную школу и растить кадры, которые были бы так же преданны своему делу, как Сергей Фёдорович Чернокунец.