Посвящаю памяти моего отца Петра и его брата Степана Мичуриных — фронтовиков

1. Станция
Несколько дней отдыха — и переформировки после боёв у озера Балатон закончились. Седьмую гвардейскую воздушно-десантную дивизию посадили в «теплушки» и отправили догонять наступающие на Австрию части.
Остановка... И, похоже, надолго. Паровоз отцепили, и он укатил, а это верная примета, что скоро не двинемся. Хорошо, что на станции, а не в «чистом поле». Поступила команда: «По трое с вагона — за провизией, водой и углём». «Солдатское радио» уже донесло: впереди мост разбомбили. Восстанавливают.
Воду набрали, провизию получили, отнесли в «жильё на колёсах». С углём получилась заминка: грузился паровоз, всё вокруг оцепили и не пускали близко. Степан Мигурин и два его приятеля сели на приготовленные мешки и стали ждать. Тем более, впереди ещё пленные стояли за тем же. Охрана пояснила: «С моста фрицы прикатили на "дрезине". Восстанавливают вместе с нашими сапёрами».
Паровоз загрузили, и он ушёл, а Степан сказал своим: «Пускай немцы грузятся. Пока не сделают мост, мы не двинемся с этой остановки».
С востока, прогромыхав, прибыл ещё один эшелон. На платформах были танки с экипажами в машинах. И вот они уже здесь. Ребята в чёрных "комбезах", и им нужно быть везде первыми. Сразу стали "бузить" с охраной. На пленных вообще прикрикнули: «Эй, немчура! Брысь, покуда по сусалам не получили!»
Стали вызывать начальника паккауза с требованием немедленно им отпустить уголь, так как их часть идёт на Вену. Степан решил, что это уже слишком. Подошёл к танкистам, сказал: «Ребята, мы тоже на Вену. И, вообще-то, впереди вас».
— А, пехота? Сопли утри и покури, — начали задираться танкисты.
— Не пехота, а десантура — это во-первых. Во-вторых, пускай немцы получают уголь и катят на своей дрезине восстанавливать мост… Всё равно мы никуда не двинемся, пока они его не сделают!
— Так ты ещё и фрицев вперёд толкаешь? — не унимались ребята в шлемах. Охране надоело слушать эту перепалку, крикнула:
— Не угомонитесь, вызовем патруль!
Это, конечно, был аргумент. Патруль разбираться не будет. Заберёт всех в комендатуру. Сели, стали ждать.
Вдруг один из пленных, по всей видимости, старший из бригады работников моста, подошёл к Степану и протянул ему раскрытый портсигар с румынскими сигаретами.
«Почему бы не покурить задаром?» — подумалось солдату.
Немец заговорил на ломаном русском: «Это корошо, когда справедливость. Очередь есть правильно».
— Вспомнили о справедливости, когда мы к границам вашим пришли, — выдал Мигурин. — Ты что, фашист, в друзья набиваешься?
— Нет фашист, найн. Я есть австриец, Вена. Инженер. Мосты арбайт. Гитлер капут, война капут!
— Ну конечно, все вы теперь одну песню поёте, особенно когда уже в плену, — ответил Мигурин.
В общем, закурили, разговорились.
— Вот мы прём на твою родину и будем в Вене, похоже, пораньше тебя!
И тут австриец достал из портсигара конвертик. Раскрыл и вытряхнул на ладонь маленькое фото себя, только в гражданской одежде. Видимо, снятое с документа. Перемешивая немецкие и русские слова, стал говорить, что второй год, как в плену. В Вене осталась жена и дочь.
А Степану подумалось: «Что нужно ему от меня? Не так же просто подошёл он ко мне...».
— Солдат, я просить тебя. Будешь в Вене — отдай это для моя семья. Я для них "пропавший без вести" на фронте. Я молиться за твою жизнь. Мне нечем оплатить твоя добро.
Степана, конечно, удивила эта просьба. Но, быстро сообразив, решил:
— Давай, занесу. Говори адрес. Я хоть в бога не верю, но на всякий случай не помешает — молись.
Про себя же Степан подумал: «Зайду, может, вкусненьким домашним накормят, заодно посмотрю, как австрияки живут»...
2. Подвал
Девятая гвардейская армия «накатывалась» на большой город. Это была Вена — один из красивейших городов Европы. Она должна была повторить участь немецкого города Дрезден. Части Красной Армии зайдут в развалины, в груды кирпича и камня. Вот такими были наши союзниЧки. Вроде помогали, но уступать старались только "пустыню".
Генеральным штабом РККА была разработана операция по перенаведению ночных союзнических бомбардировщиков. И эта операция полностью удалась. Волна бомб упала мимо города.
Лес внезапно оборвался, и то, что увидели солдаты, поражало: лeса в предместьях города не было. Вернее, он был, но весь разбит, повален, покорёжен. Воронки в земле, хвоя, стволы деревьев дымились гарью взрывчатки. Это протянулось на несколько километров. Сосны в три обхвата расколоты, переломлены. Некоторые стояли вверх корнями. Видимо, взрывы были настолько сильными и частыми, что дерево сначала вырывало, а потом оно попадало под второй удар — его ломало и переворачивало. Захватив всего две улицы предместьев города, волна бомб ушла на лес. Суток не прошло, а всё было покрыто смрадной дымкой сгоревшего тола.
Комбат связался со штабом дивизиии; узнал, что это наши союзнички нам "встречный марш" преподносят. Но "пустыня" пройдена; вступили на улицы, они стали сопротивляться. Дальше по улице, не посерёдке, а чуть сбоку, стоял ДОТ — бронеколпак с амбразурами для стрельбы. Автоматчики «на рожон» не полезли.
Времена лобовых атак прошли. За цепью солдат шли танки и САУ-100. Попадали за оградки частных вилл, пропуская вперёд на прямую наводку САУ. Хлопнул выстрел, снаряд влетел прямо внутрь ДОТа. Амбразуры брызнули желтым огнём. Верх огневой точки подпрыгнул на несколько метров. Когда поднялись и побежали, рядом со Степаном упал его друг Толя. Чуть дальше ещё один. Хлопки выстрелов доносились откуда-то сзади.
— Мигурин, Жмаев, давайте к танку, — скомандовал взводный. — Объясните ситуацию. Зачистить за спиной.
Подбежали, постучали сталью о сталь. Как только люк на башне стал приподниматься, крикнули в образовавшуюся щель: «Не высовывайся, командир! Бьют сзади».
— Вот погань немецкая! Прыгайте за башню! Сейчас разберемся. Смотрите по сторонам. Найдёте, дадите координаты, — крикнул танкист и до конца не закрыл люк.
Самоходка со взводом покатила по улице, а танк развернулся и потихоньку пополз назад. Улица пуста, окна закрыты. Только на одной крыше створка чердачного окна приоткрыта. Степан постучал в башню и крикнул в щель:
— Броня, вон домик четвёртый с левой стороны. Оконце на крыше приоткрыто — вдарь по нему!
— Чердак мы и из пулёмёта снимем,— ответил танкист.
Очередь. Что-то мелькнуло в окошке. Полетели стёкла. Танк подкатил ближе к дому. Спрыгнули на ходу уже в "мертвой зоне" для стрелка. Забежали в дом и — сразу на чердак. На полу лежал мужчина в гражданском, рядом — винтовка стволом вверх, малость выглядывающая из окна. Вот он, защитник "родного очага". Перевернули. Три пули ударили в лицо, шею, грудь. Танковый пулемёт бьёт кучно. «Всё окно разнесли, а крышу хоть бы тронули», — почему-то подумалось Мигурину.
Винтовку забрали, тело скинули через разбитую раму. Спустились вниз, стали осматривать дом. В комнатах ковры, мебель, шторы, кровать, укрытая цветным пледом. Никого не было. Проходя по коридору, Михаил боковым зрением увидел, как колыхнулась штора на окне, и что-то мелькнуло.
— Степан, справа в комнате, — крикнул Михаил и упал на пол. Мигурин уже прошёл дверной проём, но тут же повернулся и дал очередь из ППС в комнату. Михаил лёжа открыл огонь в другой край. Посыпались стёкла, посуда, полетели щепки от мебели. Подождали малость, по одному зашли в зал, осмотрелись: за шкафом в углу сидел кот. Он таращил свои огромные желтые глаза, открывал рот и тихонечко, почти неслышно выдавал: «Мя...». От страха на большее у него, наверное, не хватало сил. Маленькие ушки, весь низ — лапы, живот и половина мордашки — был белым, невысокая серая шерсть. Вдоль спины — три чёрные полосы, на конце хвоста — белая кисточка. Нос, подушечки лап — розовые. Он сидел на задних лапах, опираясь на одну: второй не было по самое туловище.
— О, приятель, да у тебя в жизни неприятности, похоже, были, — сказал Степан, закинул автомат за спину и, наклонившись, взял трёхлапого на руки. Тот тут же зацепился когтями за гимнастёрку и сунул нос подмышку.
— Миша, смотри, в друзья, похоже, к нам набивается котяра. Пошли, нет тут больше никого,— произнёс Мигурин и вышел во двор.
— Эх, приятель, что же ты ведёшь себя так неаккуратно. За самую малость тебя чуть не порешили, — выговаривал животному солдат.
— Степан, кошак-то — немец! — сказал Жмаев. — Смотри, там дальше ещё дверь в доме есть.
— Пойди глянь, что там. А кошки национальности не имеют. Они делят людей на добрых и не очень. А вот как они это узнают — вопрос...

Продолжение следует