Молодое поколение СССР 50-60 годов было поколением настоящих романтиков, исполненных чистых чувств, горевших любовью к героике, красочности и богатству жизни. Это было время, в истории страны, получившее название «оттепели» — и оттаивали, пробуждались в её тепле людские сердца. Война, лишения, потери, детство без отцов остались позади, появился пусть скромный, но достаток, а ещё вера и надежда на изменения к лучшему. Подавали голос поэты-шестидесятники. Были невероятно популярны стихи Гумилёва, Ахматовой, Цветаевой. И страна «Гринландия», придуманная Грином, была населена, как никогда. Она стала духовным пристанищем этого юного поколения, обстоятельствами и самим возрастом настроенного на волну идеализма и мечты.
К этой же когорте можно отнести и азовчанина В.Н. Ерёменко, краеведа, интереснейшего человека, с которым мне посчастливилось около десяти лет назад познакомиться и пообщаться. Он и его товарищи были настолько увлечены миром, созданным воображением известного писателя, что в августе 1958 года предприняли поездку в Старый Крым. О ней и пойдёт здесь речь.
С Л.И. Грудиным, В.А. Капустиным, В.Г. Шевченко В.Н. Ерёменко сблизила схожесть судеб и родство интересов – шахматы («клуб четырёх коней» — шутливо называли они себя), литература, футбол. «Закопёрщиком, — рассказывал Валентин Николаевич, — у нас был Володя Шевченко. Он учился на факультете русского языка и литературы пединститута. Много читал. Был очень эмоциональным. Вижу, как сейчас – на столе стоит радиола. Володя сидит на стуле и слушает песни военных лет».
После выхода первого большого издания А. Грина сначала В.Шевченко, а за ним весь квартет романтиков-студентов прочёл «Алые паруса» и стал верным поклонником «рыцаря мечты». А когда им на глаза попался фельетон Леонида Ленча «Курица и слава» — о том, как дом Грина был занят крупным чиновником и там содержались куры, лежали дрова — как-то сама собой родилась мысль отправиться в Крым и побывать на могиле писателя.
Готовились не без пафоса и ожидания чего-то удивительного. Валентин Николаевич сочинил по случаю поездки стихи: «Заря поднимается парусом алым, гудками зовёт теплоход. С походным мешком и одним одеялом уходим мы в клубный поход. Мы запахи моря почувствуем зримо, поймём, как растёт мандарин, и нам с высоты недалёкого Крыма тепло улыбается Грин».
Маршрут прокладывали так, чтобы поход в страну Грина запомнился как приключение. До Мариуполя доехали на пароходе, тем же способом добрались до Керчи. Поезд доставил друзей во Владиславовку, ещё один домчал до Феодосии.
Переночевали на земле в сквере. Утром нашли городской музей. Рядом с ним стоял памятник Айвазовскому. Поинтересовались: «А где дом Грина?» — «А он в Старом Крыму, — ответил кто-то из музейщиков. – Там, кстати, и Нина Николаевна живёт».
Нарисовавшийся шанс зайти к жене писателя обрадовал и добавил энтузиазма. Отдохнув на пляже, друзья двинулись на автовокзал, но огромная очередь у билетной кассы навела их на гениальную идею – пройти оставшиеся 25 км пешком.
На въезде в Старый Крым, около водохранилища, они переночевали; оставив сумки в комитете комсомола и нарвав по пути полевых цветов, пошли на кладбище. Памятник Грину в то время выглядел очень скромно, в будущем он трижды разрушался вандалами. Почтив память «рыцаря мечты», путешественники заглянули в дом Грина – тот самый, что упоминался в фельетоне. Там было пусто и темно, на одной из стен виднелись строки, написанные рукой безымянной студентки: «И всё же как подарок мне дано твой дом измерить мерными шагами и вдруг увидеть, отворив окно, твой милый мир с холмами и лугами. Ах, улыбнись, ведь это же и есть земная слава и земная честь».
Наискосок от старого дома жила верная спутница А.С. Грина Нина Николаевна, ставшая прототипом лучших женских образов писателя – Ассоли, Дези, Молли и других. «Ходят тут всякие, — встретило гостей чьё-то грубое ворчанье, - сколько можно!» — «Да что ж, там люди пришли», — с укором заметил другой голос, уже приветливый и благозвучный. «Да, мы из Ростова пришли», — для надёжности подтвердили визитёры дальность преодолённой дороги. Им открыли, и в комнате, хранившей память о Грине, их приняла Нина Николаевна – это ей принадлежал тот самый, вступившийся за них, голос. В углу на столике стояла на стеклянном подносе ваза с букетом цветов, рюмка и фотография Александра Степановича. Рядом находился сундук, из которого, ведя свой рассказ, жена Грина доставала и показывала книги и журналы 30-х годов. Друзья делали снимки, хотели сфотографироваться с Ниной Николаевной, но та отказалась, боясь, что её именем начнут спекулировать. Когда читаешь интервью душеприказчиков гриновской вдовы, становится ясно, что она имела в виду. После оккупации её обвинили в измене родине, чужие люди могли позволить себе оскорбить её, даже её воля – быть похороненной рядом с мужем – была исполнена тайно, спустя год после смерти.
Обратно друзья возвращались прямым пароходом из Ялты до Ростова. Поездка не прошла для них бесследно. Минул год, и они скрепили узы дружбы выпуском литературного альманаха, где печатали собственные стихи. Назывался он «Алые паруса».
«Для нас, — рассказывал Валентин Николаевич, — это была игра. Игра взрослых мужчин в ребят. Потому что, с одной стороны, мы не доиграли в своё время, нас вырвала из детства война. С другой же, выражаясь словами Грина, детское живёт в человеке до седых волос».