Малосведущему читателю этот вопрос может показаться банальным. Однако азбучный ответ на него – конечно же Стефанида – будет ошибочным. В этом несложно убедиться, изучив и проанализировав сохранившиеся документальные свидетельства.

Помещица, чье имя увековечено в названии этого села, постоянно проживала в Курской губернии. Вотчины незамужней Стефаниды располагались на землях Обоянского, Тимского и Дмитровского уездов, пожалованных её отцу секунд-майору Василию Аристарховичу Похвисневу в 1780-е годы. После смерти отца и раздела владений между наследниками к Стефаниде перешли:
— имение в деревне Ольховатка Тимского уезда с проживавшими там крепостными крестьянами (115 душ);
— двухэтажный господский дом с садом, службами, прочими строениями и экономическими заведениями в деревне Нижняя Ольшанка Обоянского уезда;
— 550 десятин 412 кв. саженей отмежёванной земли с проживавшими в ней крепостными крестьянами (82 человека мужского пола и 67 женского – без учёта переселенных ею в Приазовье), а также три водяных мельницы в деревне Береговая за рекою Псла;
— земельные угодья с господским садом, крестьянскими усадьбами и тремя мельницами в слободке Похвисневка на речке Ольшанке;
— особо отмежёванные 28 десятин 2024 кв. саженей земли со строениями и господским имуществом, крестьянскими усадьбами и крепостными крестьянами в дачах деревни Псинка;
— 20 четвертей особо отмежёванной земли и 200 десятин сенных покосов в деревне Купринке, располагавшейся в верховье реки Псла.
Согласно сведениям, представленным в экономических примечаниях к губернскому генеральному плану, все владения Стефаниды располагались вдоль речек. В них «вода здорова, урожай хлеба и травы хороший, лес дровяной, однодворцы на казенном окладе, крестьяне на пашне». «Лучше родятся рожь, свекла и греча».
Из этого следует, что у Стефаниды не было надобности в поиске лучшей жизни «за тридевять земель». Тем более в Приазовье, где у её родной сестры Глафиры (по второму мужу – Нарецкой) имелось поместье, и Стефанида прекрасно знала о более тяжких условиях проживания в наших краях, нежели на её родине.
Тяготы жизни в приазовских степях описаны в подробностях Христофором фон Боком. Эти сведения были опубликованы на страницах Земледельческой газеты за 1845 год. Главенствующим фактором в них, по сведениям автора, был здешний климат: «Летом очень жарко, осенью и весною свирепствуют ветры, сгущаются туманы, земля превращается в глубокую и вязкую грязь; зимы бывают почти бесснежные». С этим нельзя не согласиться, так как северный ветер приносил сюда весенние заморозки, западный – дожди, делавшие дороги непроезжими, а восточный – сухость и испепеляющую жару, из-за которой в летний период засыхала благодатная растительность, пересыхали здешние речушки и оскудевали родники. Другой напастью являлись стаи саранчи, а также тучи мошки и комаров. Всё это служило серьёзным препятствием для рентабельного земледелия и скотоводства.
Ещё одной тяготой для переселенцев из Курской губернии было безлесье, из-за которого дрова в Приазовье являлись крайне дорогим удовольствием. Их дефицит, водворяемые сюда крестьяне, научились восполнять сорными степными травами (бурьяном), а также кизяком, приготовленным из навоза, используя его для отопления хат. На кровли построек они пускали тростник и камыш. А вот излюбленных ягодно-грибных даров леса переселенцы были напрочь лишены.
Не менее удручающим фактором было безлюдье. На этот счет Христофор фон Бок писал: «Большое пространство земли, состоявшее из пустынной степи, поросшей бурьяном, было обитаемо только дикими зверями да служило укрывательством беглецам, разной сволочи людей, занимавшихся недобрым промыслом. Переселенные из Курской губернии крестьяне долго не могли привыкнуть к этому безлюдью, к переменам климата и приморской жизни, так что после с трудом можно было принудить других к переселению в такие места – не по нраву общежительного народа».
Глафира Нарецкая, родная сестра Стефаниды, обретя в Приазовье в 1809 году 13 506 десятин земли с населенным хутором Водяная Балка, начала заселять Глафировку с 1810 года, а деревню Николаевку, удаленную от нее на 12 верст, с 1811 года. За 15 лет на эти земли было переселено более 700 душ мужского пола. Но даже после этого их приазовское поместье, по свидетельству Христофора фон Бока, не имело ощутимого развития вплоть до 1832 года, когда Нарецкие стали постоянно проживать в Глафировке. Только после этого все отрасли их хозяйства начали постепенно приходить в совершенство и улучшение. Причём этот процесс требовал и внеплановых финансовых вложений. В частности, в засушливый 1833-й год Нарецкие израсходовали на закупки продовольствия своим крестьянам около 30 000 рублей серебром.
Всё вышеперечисленное, без сомнения, было известно Стефаниде. Да и желание уезжать из родных пенатов, оставив свою пожилую мать в одиночестве и без надлежащей опеки, у неё вряд ли могло появиться. В связи с этим возникает закономерный вопрос – для чего одинокой, стареющей и не блещущей здоровьем Стефаниде потребовалась покупка проблемной земли в семистах верстах от своих обширных и благоустроенных владений? Что стало побудительным мотивом для принятия такого решения?
Имеющиеся исторические свидетельства позволяют заключить, что Стефанида решила приобрести эти земли в качестве приданого для своей воспитанницы – молодой и энергичной, предприимчивой и напористой Елизаветы, чтобы отселить её от себя под благовидным предлогом. Таким способом обоянская и тимская помещица смогла бы решить сразу несколько задач:
— проверить, способна ли её племянница воплотить в жизнь свои юношеские прожекты;
— не лицезреть избранника Елизаветы в своих курских поместьях;
— увековечить своё имя за пределами родных пенатов.
Женихом Елизаветы был полковник Тираспольского конно-егерского полка Александр Васильевич Гостомилов. В январе 1828 года, получив двухнедельный отпуск, он приобретает прислугу для возлюбленной – семейную пару дворовых (тридцатилетнего Антона Яковлевича Кременецкого с женою Василисой), подтверждая таким образом серьезность своих намерений.
Стефанида делает ответный ход. Она начинает оформлять документы для получения ссуды в Московском опекунском совете под залог принадлежащего ей поместья в деревне Ольховатка. 28 июня 1828 года помещица получает её с рассрочкой погашения на 26 лет и 21 июля того же года приобретает у Фёдора Павловича и его сыновей Павла и Маргарита Сарандинаки 4 137 десятин 1 705 кв. саженей земли урочища Круглое Крестище в Ростовском уезде со всеми принадлежащими к ней угодьями. За эту покупку она уплачивает 46 540 рублей ассигнациями, плюс 1 861 рублей 60 коп. пошлины и 10 рублей канцелярского сбора. То есть по 11 рублей 70 коп. за десятину, что в два с лишним раза превышало цену, уплаченную Нарецкими за покупку Глафировского поместья, если не принимать во внимание другое немаловажное обстоятельство. Вместе с землёй к Нарецким перешёл и заселённый хутор Водяная Балка. Учитывая вышеизложенное, покупку Стефаниды нельзя отнести к разряду экономически оправданных ни по одному из показателей. Но чего не сделаешь ради любимой племянницы и своей независимости от её семейной жизни.
18 ноября 1828 года возлюбленный Елизаветы получает повышение по службе – его назначают командиром Арзамасского конно-егерского полка. Очередной отпуск (на 28 дней) Александр Гостомилов получает 12 января 1830 года с продлением его по 26 февраля того же года. И именно в 1830 году, согласно сведениям в Ревизских сказках, Стефанида переводит часть своих крестьян в Ростовский уезд.
Есть веские основания считать, что такое совпадение не являлось случайностью. По факту момент покупки Стефанидой земли в Приазовье пришёлся на период уборочной страды. В это время в её курских поместьях вели покос и обмолот зерновых культур, затем начиналась уборка картофеля, который там называли вторым хлебом, а также капусты, свеклы и других корнеплодов, выращенных крепостными на своих наделах. Окончание цикла сбора урожая выпадало на середину или конец сентября. А продажа излишков выращенных культур продолжалась и после этого срока. Кроме того, перед переселением крестьянам требовалось распродать ту часть нажитого ими имущества, которое они не могли забрать с собой, и запастись лесоматериалами, отсутствующими в приазовских степях. С учетом этого выходит, что перевод крепостных семей на весьма отдалённую, не подготовленную для зимовья территорию не мог произойти в 1828 году даже гипотетически.
С другой стороны, согласно сведениям о купчей, представленным в Санкт-Петербургских сенатских объявлениях за 1828 год, Стефанида приобрела вовсе не пустошь, а обрабатывавшуюся землю. Из документов в Полевой записке землемера Чистякова, проводившего её межевание в мае 1802 года, нам известно, что пашенные земли урочища Круглое Крестище обрабатывались наёмными работниками. А «Беловые и черновые исчисления Ростовского уезда 1820-го года», выполненные уездным землемером Михайловым, указывают на использование 1191 десятин 1600 кв. саженей, то есть третьей части от всей пашенной земли, не считая сенных покосов. При таких обстоятельствах наёмные работники, прежде чем оставить эти угодья, должны были вначале убрать урожай, чтобы получить оплату по всем произведенным за сезон работам.
Для Елизаветы также не было особого резона спешно отправляться в добровольную ссылку, меняя комфортную жизнь у тётушки в курских поместьях на глухомань в Приазовье с его бездорожьем, осенними ненастьями, приближающейся зимней стужей и жилищной не-обустроенностью. Кроме того, для такой передислокации требовались (и немалые) финансовые ресурсы, которые вряд ли имелись у Стефаниды после покупки земли в Ростовском уезде.
Не стоит сбрасывать со счетов и явное нежелание крестьян переселяться в этот дикий край, о котором упоминал Христофор фон Бок в Земледельческой газете.
В этой ситуации сдвинуть процесс с мертвой точки могло только деятельное участие в нём Александра Гостомилова, поскольку бездействие отодвигало свадьбу на неопределенное время.
Следующий отпуск избраннику Елизаветы предоставляют с 16 января 1833 года (на 28 дней) с последующим продлением до 1 марта. Его Александр использует для женитьбы. К этому времени он удостоен ряда новых наград. К серебряной медали в память 1812 года за взятие города Парижа, прусскому железному кресту за сражение при Кульме в 1813 году и ордену Св. Владимира 4-й степени с бантом за сражения под городом Лейпцигом в 1813 году добавляется орден Св. Анны 2-й степени за усердную службу (пожалован 25 июля 1830 года по указу Капитула российских орденов), золотая сабля с надписью «За храбрость» и знак отличия 3-й степени за военное достоинство Царства Польского в сражениях против польских мятежников в 1831 году. Более того, в начале апреля, по прибытии из отпуска, 35-летнего Александра Гостомилова производят в генерал-майоры.
К следующему году у четы Гостомиловых рождается первенец – сын Владимир, а затем – две дочери: Адела (1837 г.) и Мария (1841 г.). Отпуск по службе теперь уже генерал-майору предоставляют на 4 месяца (с 1 сентября 1834 года), а затем продлевают его ещё на 2 месяца.
С умственным развитием у их сына было всё в порядке. Владимир получил неплохое образование в частном учебном заведении, где выучил российскую грамоту, арифметику, российскую и всеобщую историю, географию и французский язык. А вот в физическом развитии имелись определенные проблемы. Поступив на военную службу унтер-офицером в 17-летнем возрасте, Владимир участвовал в боевых сражениях на территории Румынии, был награждён бронзовой медалью на Андреевской ленте в память войны 1853-1856 годов. Ранений и контузий не имел. Однако, став штабс-ротмистром, он вынужден был досрочно уйти в отставку, прослужив в армии (с учетом перерывов по болезни) менее 10 лет. В медицинском свидетельстве о состоянии его здоровья указано: «телосложения посредственного, худощав, от часто повторяющихся ревматических страданий, поразивших спинной хребет, страдает постоянной болью вдоль всей спины и болями, опоясывающими середину туловища, причем нижние конечности часто онемевают и будучи слабо управляемы нервами движения производят шаткую, колеблющуюся походку, отправление пищеварительных органов расстроено... В настоящее время все эти страдания ещё более развились, так что часто заставляют больного просиживать целые дни в одинаковом положении и не уступают употребляемым методам лечения».
Помимо опеки над женой и сыном Александру Гостомилову пришлось взять на себя и оформительские хлопоты по поместью, требовавшие, кроме прочего, судебных вердиктов.
Дело в том, что по завещанию, составленному 6 августа 1833 года, Елизавета могла вступить в полноценное владение Приазовским поместьем только после смерти Стефаниды и её матери. Если же смерть Стефаниды произошла бы раньше, чем у её матери, то Приазовское поместье предписывалось передать в пожизненное владение и распоряжение последней, и только после её смерти Елизавета получила бы его в законное владение – с принятием на себя всех долгов, если бы таковые числились на имении.
Кроме того, Стефанида особо оговорила ещё несколько условий по «дарственной части» завещания. В частности – доходы от стефанидинодарского питейного дома должны были отчисляться ей до самой смерти. На прибыль от других источников дохода Стефанида не претендовала, благодушно оставив их Елизавете. И в этом прослеживается определенная логика. Согласно картографическим материалам кабак существовал на этих землях ещё до приобретения их Стефанидой и, по сути, Елизавета не имела отношения к его появлению.
Елизавета также была лишена права продать или заложить (как в казну, так и в част-ные руки) передаваемое ей имение без согласия Стефаниды вплоть до смерти последней. Более того, в завещании особо оговаривалось, что при нарушении этого условия завещательный акт утрачивал силу, становясь ничтожным. Видимо, этим ограничением Стефанида хотела застраховать себя от вероятных в таких случаях потерь доходов от оставленного себе источника прибыли.
По закрепленным на законодательном уровне обычаям того времени жених с невестой имели право требовать приданое у родителей и родни невесты. Причём сделать это они могли как до свадьбы, так и после неё. Юридически передача приданого оформлялась двумя способами – либо в виде дарственных записей на имя невесты, либо в форме рядных записей, совершавшихся в региональных палатах гражданского суда. По всей видимости, Гостомиловы воспользовались этим правом, в результате чего «дарительная» часть завещания Стефаниды была оформлена самостоятельным судебным актом, позволившим перерегистрировать на Елизавету и крепостных, и приазовское поместье, не дожидаясь смерти Стефаниды.
Окончательно понять, что происходило на стефанидинодарской земле после её покупки курской помещицей, помогли картографические материалы и Ревизские сказки вновь образованных деревень за 1834 год.
На Геометрическом генеральном плане Ростовского уезда 1830 года, выполненном в масштабе 1 верста в 1 английском дюйме, новых поселений в границах урочища Круглое Крестище не отмечено. Равно как нет их и в более ранних картографических материалах. Впервые новые поселения появляются на карте Азовского моря описи капитан-лейтенанта Е. Манганари 1833 года, где присутствуют две деревни с общим названием Лизеты:

А на последующей карте его же описи эти поселения имеют уже два самостоятельных названия – Лизеты или СемьХат и Гостомиловка:

Эти названия лишний раз подтверждают, что поселения были основаны вовсе не Стефанидой, а её племянницей и воспитанницей Елизаветой Гостомиловой.
Название Стефанидин дар появляется на месте Гостомиловки значительно позже. Впервые оно фигурирует на Генеральном плане Екатеринославской губернии Ростовского уезда 1840 года:

А из надписи «по суду» на титульном листе Ревизской сказки деревни Стефанидин дар от 2 октября 1834 года становится понятным, на каком основании к Елизавете Гостомиловой перешли 97 крепостных мужского и 88 женского пола, принадлежавших до этого Стефаниде.
Остаётся не ясной только причина отправки Елизаветы на воспитание в Курскую губернию. Дело в том, что у её родителей – Антона Ивановича Елиашевича и его жены Александры, дочери секунд-майора Василия Аристарховича Похвиснева, имелось собственное поместье в Ольвиопольском уезде Херсонской губернии. 12 000 десятин земли, на которой располагались сельцо Петропавловка и деревня Никольская, были пожалованы во владение подполковника и кавалера Антона Елиашевича в 1804 году.

Помимо Елизаветы у Антона и Александры Елиашевич было ещё двое детей – сын Пётр 1814 года рождения и дочь Надежда. Их семья явно не бедствовала. Пётр получил разностороннее образование. Он владел русским, немецким и французским языками, знал математику, географию, историю, военное судопроизводство, топографию, артиллерию, фортификацию, тактику, был обучен фехтованию и танцам. В декабре 1832 года Петра зачислили юнкером в Лейб-гвардии гусарский полк, затем в январе 1835 года его, уже 21-летнего юношу, произвели в корнеты с переводом в Гродненский гусарский полк, а в октябре 1837 года он стал поручиком в том же полку. Вторая сестра Петра, гвардии поручица Надежда Антоновна Кондратьева, проживала в г. Одессе.
При таких обстоятельствах передача Елизаветы на воспитание к тётушке могла быть обусловлена стремлением Елиашевичей ублажить материнский инстинкт незамужней Стефаниды. Либо Елизавета была отлучена от своей семьи за строптивый нрав и серьезные провинности, так как в те времена главными элементами домашнего воспитания в дворянских семьях были строгая дисциплина, сдержанность в запросах и послушание родителям. А поведение и манеры должны были быть безупречны. Поэтому не исключено, что родители Елизаветы отправили её на перевоспитание властной тётушке. Но доподлинно установить, как всё было на самом деле, теперь вряд ли удастся.
Будет не лишним упомянуть, что доля от имения отца впоследствии перешла к Елизавете по наследству. Ей досталась часть в деревне Надеждиной Бобринецкого уезда, а именно 2 750 десятин земли и 200 душ крестьян. Её Елизавета подарила своей старшей дочери – жене штабс-ротмистра Аделаиде Ковалинской 29 марта 1856 года.
Другую часть родительского имения при деревне Никольской, в которую входило 3 000 десятин удобной земли и 104 десятины 110 кв. саженей неудобной, 5 дворовых и 198 ревизских душ крепостных крестьян, а также 11 дворовых и 8 душ крепостных крестьян из деревни Надеждиной она оставила за собою.
Имение в деревне Ольховатка Тимского уезда, оформленное в залог в 1828 году для получения ссуды в Московском опекунском совете, досталось Елизавете Гостомиловой и Надежде Шабельской (племяннице Стефаниды – дочери Глафиры Похвисневой от первого брака) по раздельной записи между наследниками, утвержденной Курской палатой гражданского суда в марте 1854 года. Это поместье перешло к ним вместе с бременем ответственности по непогашенной части ссуды и банковским процентам за просрочки платежей, а также по долговым обязательствам Стефаниды перед старооскольской помещицей Варварой Коробковой, вытекавшим из заемных писем от 4 мая 1843 года на сумму 285 рублей 71 коп. серебром и от 20 июля 1844 года на сумму 428 рублей 57 коп. с процентами по размеру предъявленных исков.
В дальнейшем Елизавета отдала в качестве приданого своей младшей дочери как приазовское имение, так и поместья в деревнях Никольской Херсонской губернии, Береговой и Ольховатке Курской губернии, оформив их передачу рядными записями в Харьковской палате гражданского суда в марте 1860 года. Но эта материнская забота имела любопытное последействие.
Венчание 19-летней Марии Гостомиловой и 35-летнего надворного советника Альберта Самойловича Питра состоялось 29 июля 1860 года в Преображенской церкви города Белгорода. А спустя полтора года Курская палата гражданского суда приступила к рассмотрению заявления Елизаветы Антоновны Гостомиловой об отмене рядных записей, совершённых ею в Харьковской палате гражданского суда 2, 10 и 22-го марта 1860 года. При этом Елизавете удалось-таки вернуть себе поместье в деревне Береговой. А имение в Бобринецком уезде при деревне Никольской, находившееся в залоге Санкт-Петербургской сохранной казны, перешло к Владимиру Гостомилову по дарственной записи, совершённой его сестрой Марией Питра в Харьковской палате гражданского суда, с переведёнными на брата долгами сохранной казне. Впрочем, эти истории заслуживают отдельного, более подробного рассказа.

Материал статьи основан на документах из Российского государственного архива древних актов (РГАДА),
военно-исторического архива (РГВИА), исторического архива (РГИА), архива Военно-Морского Флота (РГАВМФ),
архивов Ростовской и Курской областей (ГАРО и ГАКО), а также публикациях в Санкт-Петербургских сенатских объявлениях о запрещениях на недвижимые имения

В заключение – мои соображения по поводу даты основания села Стефанидинодар, утвержденной решением Собрания депутатов Круглянского сельского поселения от 27 декабря 2018 года.
Полагаю, что депутаты были введены в заблуждение, рассматривая данный вопрос, поскольку:
1. Приобретение земли и основание на ней поселения – два разных, самостоятельных события.
2. Признаком основания поселения является постоянное или сезонное проживание людей на определенной территории. При этом не существует ни одного исторического свидетельства о прибытии новопоселенцев на территорию нынешнего Стефанидинодара 21 июля 1828 года.
3. В этот день не было там и самой Стефаниды, которая заключала сделку по купле земли в Курске.
4. Вероятность того, что переселенцы появились на стефанидинодарской земле в 1828 году, также нулевая.
По этим причинам 21 июля 1828 года как дата основания села Стефанидинодар — это нонсенс и явная историческая фальсификация, вследствие которой стефанидинодарцы обречены праздновать не день основания села, а переход их территории к новой землевладелице.
В связи с этим возникают закономерные вопросы — кому и для чего это понадобилось? Неужели для того, чтобы ежегодно отмечать два праздника села – светский и церковный?
А что по этому поводу думаете вы, уважаемые читатели?