Едва в газете прошли публикации об Успенском храме, как нам в редакцию позвонила одна из самых преданных и внимательных наших читательниц, Раиса Георгиевна Борщева. Ей 90 лет, она помнит старый Азов и выразила желание поделиться с нами своими воспоминаниями. «Я помню Успенскую церковь, пусть не выдумывают, что ее не было — была», — заявила она. Мы встретились, Раиса Георгиевна принялась рассказывать, как всегда эмоционально, даже экспрессивно, что бывает редко, когда берешь интервью, и очень ценно для любого корреспондента.
Женщина очень переживает за судьбу родного города. «Помню, — говорит, — Батайск был похож на деревню – а сейчас вон как разросся, не узнать: озера, многоэтажки. Зато Азов в последние годы сжался – не то что при Измайлове. Поналяпали в нем аптек, ларьков, сетевых магазинов – в Ростове столько не найдешь. Еще недавно куда ни глянь – сплошное бездорожье. Город наш достоин лучшей участи, и я рада, что в последние годы он начал словно бы возрождаться».
По словам Раисы Георгиевны, родилась она в Луганске, однако в 1942 году уже жила в Азове, ходила в 4-ую школу, что располагалась на месте нынешнего АГГТК, там училась до 4 класса, а с пятого пошла в СОШ №1. Азов того времени, в основном застроенный маленькими частными домишками, все больше шалеванными, был не похож на нынешний. Дороги грунтовые (в ненастье не пройти-не проехать), улицы тонули в бурьяне на радость детворе, что пряталась в зарослях, играя в жмурки. От Ленина до Молокановки простирался пустырь, на котором раскинулось разве что кладбище. «Там были не какие-нибудь простенькие кресты, — говорит Раиса Георгиевна, — а большие красивые памятники, обнесенные оградками. На этом кладбище был похоронен мой брат, умерший в младенчестве».
Молокановка и Красногоровка не были тесно связаны с основной частью Азова, а будто бы подпирали его с боков. От улицы Ленина к железнодорожному вокзалу вела каменка – примерно там, где сейчас находится улица Космодемьянской. Дом моей визави находился на пересечении Толстого и Коллонтаевского. Она говорит, что на месте нынешнего рынка тоже был пустырь. Зато уже стояло здание ветклиники, рядом был выгул для коней и коновязь. Неподалеку городские власти установили водокачку, чтобы жители не ходили по воду к Дону – это было тяжело и неудобно; за каждое ведро воды азовчане платили 5 копеек. Ведра таскали на коромыслах.
Играли ребятишки, по крайней мере, зимой, на валах – санок не было, скатывались на фуфайках. Катались и по булыжной мостовой, что вела в порт. Однажды на ней оказалась глыба льда, который привозили в Азов, хранили на железнодорожной станции и использовали в работе молзавода, уже производившего в те годы мороженое. И юная Раечка врезалась и перелетела через нее. Небольшой эпизод, прихотливо врезавшийся в ее память.
Мать Раисы Георгиевны работала на молзаводе на Толстого, и дочь приносила ей маленького брата для кормления. Семья не голодала, но средств не хватало, и женщина, чтобы выжить, шла на хитрость, граничившую с криминалом… Ночью, прежде договорившись с охранниками, будила дочь, и они вдвоем шагали через пустырь на железнодорожный вокзал и покупали соль и уголь со складов. «Ой, мама, больно», — жаловалась Рая, пока тащила черную глыбу в мешке. «А мне не больно?» — обрывала ее мать.
Утром с нехитрым своим товаром они шли на рынок (мы уже подбираемся к сути нашего повествования), где все распродавали, а на вырученные деньги закупали продукты. Однажды жулики вытащили у Раисы Георгиевны из кармана деньги за проданную соль. Раздосадованная родительница не удержалась — отвесила дочке затрещину: такие оплошности обходились тогда слишком дорого…
В те годы азовский рынок находился прямо за зданиями торговых рядов. Он был большой – спускался аж до нынешнего здания администрации. Магазины закрылись до лучших времен, и рынок оставался единственным местом, где можно было набрать продуктов. Со всех окрестных сел съезжались сюда люди – и на телегах, и на лодках. Везли хлеб, овощи, рыбу и прочее.
А теперь о церкви. Раиса Георгиевна уверяет, что Успенская церковь в 1942 году стояла целехонькая, капитальная, добротная, высокая, хотя кладбища при ней она не припомнит: «Не было его». Распродав соль и уголь, они заходили сюда помолиться. «Чтобы и завтра все было хорошо», — объясняла мать. Более того, Раиса Георгиевна помнит, как на Пасху на заре они святили здесь куличи. Людей было очень много – они стояли двумя рядами от церкви и дальше – вниз. Батюшка ходил святил сдобу и яйца, звонили колокола.
В начале июня 1942 года, перед оккупацией, семья Раисы Георгиевны эвакуировалась в хутор Соленый Сальского района, откуда вернулась в 43-44 годах, и вот тогда, уверяет Р.Г.Борщева, церкви уже не было.
В книге А.Шадриной «Храмы Азовского района» говорится, что Успенская церковь была разобрана в 1936 году, а в 1942 году, причем уже во время оккупации, богослужения были возобновлены в молитвенном доме, в качестве которого использовалась церковная сторожка храма. Здание сторожки (на фото) выглядит внушительно, и 10-летний ребенок действительно мог перепутать его с храмом, тем более на здании имелся купол. Но как быть с другими приводимыми Раисой Георгиевной фактами?
Во-первых, раз она помнит пасхальное освящение куличей (а Пасха 1942 года выпала на 5 апреля), раз говорит, что можно было зайти помолиться, то богослужения шли здесь и до оккупации, начавшейся 28 июля 1942 года. Во-вторых, Р.Г.Борщева утверждает, что, когда она возвратилась из эвакуации в 43-44 годах, церкви уже не было. Однако, как я поняла из упомянутой книги Шадриной, молитвенный дом в годы войны не разрушался. Тогда какое культовое здание пострадало? Может быть действительно Успенская церковь? На эти вопросы должны давать ответ историки и азовчане, которые помнят, каким был облик старого Азова. «Обидно мне, — говорит Раиса Георгиевна, — что никто не интересуется судьбой церкви у самих азовчан. Я не одна такая, живых свидетелей еще много. У них можно поспрашивать».
Если у вас, старожилы Азова, есть желание и возможность, свяжитесь с нами.