Я думала, что уже видела в своей жизни все самое страшное. Я видела смерть, у меня на руках умер младший брат (самый любимый на свете), умер на руках папа. Я была в детском хосписе, очень много раз в детской онкобольнице, я видела, как мать хоронит свою маленькую дочь и умирает душа мамы. Мои дочки-двойняшки погибли в родах… Я думала, что видела всё…. Но вчера казалось, что я останусь там навсегда. Просто не выдержит сердце.
Когда мне предложили поехать в наш самый лучший московский госпиталь, где лежат тяжелораненые, все после ампутации, поехать в образе Карлсона, я подумала, что эти люди сошли с ума.
Какой на хрен Карлсон, где люди без рук и без ног. Но сказали, что очень надо для поддержки ребят.
Сколько мы всего собрали! В машину не влезало — битком. Я даже взяла фокусы свои, малюсенький магнитофон, думаю, может и пригодится.
В первом госпитале нас встретил дежурный солдатик, красавец и обаяшка. Мы обнялись с ним. И он помог нам затащить все вещи.
В этом госпитале лежат на долечивании после ампутации. У них уже сняты бинты. И раны подзажили. Я-то думала, что может их на колясках вывезут в коридор и я им расскажу, кто я, откуда и зачем. Но нет. Надо было ходить по палатам по всем этажам. Меня трясло просто от страха. Я тихонько постучала в палату и спросила: «А можно к вам в гости с подарочками?»
В первой палате лежал мужчина лет 50, вроде у него не было ног, но взгляд упал на мальчика лет 18, удивительно красивый парень, хоть на обложку журнала. Ел суп левой рукой. Правой не было вместе с плечом. Он улыбнулся белоснежной, очень красивой улыбкой. Не знаю, были ли у него ноги, там лежало одеяло...
У меня пропал голос. Меня трясло. Я взяла себя в руки и начала рассказывать.
А они стали слушать очень по-доброму. Я сказала, что работаю детским аниматором, а дети меня считают настоящим Карлсоном и попросили слетать в госпиталь и отнести угощения. Сказали, что Карлсона-то непременно пустят, он же может прямо в окно! И стала рассказывать, от кого эти угощения.
Я называла все фамилии, показывала каждый пряничек и варенье от Карлсона. И ещё я попросила, можно ли прочитать вслух письмо от молоденькой воспитательницы детского сада.
Это письмо-мотиватор, где воспитательница рассказывает о своих детях в группе, благодарит ребят за их подвиг. И что она ждёт своего мужа, он тоже на фронте, и вестей не было ни разу. А она ждёт и верит, что он вернётся. Пусть раненый, любой. И рассказывает о своём городе, где люди все сплотились и как могут помогают победить. Что собираем машины на фронт, покупаем тепловизоры и прочее. Письмо очень трогательное, доброе и позитивное. Я его читала больше 40 раз!!! 40 раз вслух!
И вы знаете, что говорили мне эти изуродованные войной парни? Передайте этой девочке-воспитательнице, что муж ее найдётся обязательно. И спасибо ей за добрые слова. Они спрашивали, а из какой части парнишка ее? Может, видели его где, может позывной она знает.
Они без рук, без ног за девочку эту переживали, привет ей передавали, и городу её, и жителям.
Я выходила из палат, и мне выть хотелось. Орать в голос.
Девочки мои, кто со мной поехал помогать, уже стояли со стаканом воды. И каждый раз спрашивали: ты как?
А я заходила и заходила в палаты, где лежали без рук, без ног, а у кого-то только рука или только нога.
Я стучалась, как мышь, просовывала свою морду в рыжем парике и каждый раз тихонько спрашивала: «А к вам можно с подарками?» И снова рассказывала про угощения и читала это письмо. Я его уже не читала, я его уже говорила наизусть. И про скромную свадьбу девочки Лены, про ее любовь к мужу. Про веру в Победу! И что её город кланяется в ноги этим героям. А они передали ей привет. И просили ещё передать, что вернётся её Сашка.
Мне кажется, что на третьем этаже я была уже без сознания…. А девочки ждали меня под дверью со стаканом воды. А я все спрашивала, а сколько палат осталось?
В некоторых палатах мне говорили: нет, нельзя. Я просто на кроватях оставляла угощения и уходила. Сколько боли в глазах у мужиков! Сколько горя! Господи!
Были весёлые палаты, которые смеялись от души, когда я заходила, и мы подолгу болтали. Они меня снимали на видео, просили мамам передать привет. Включали онлайн и говорили: «Мама, смотри, к нам Карлсон прилетел!» И я махала рукой и передавала привет! В Новосибирск, Кузбасс, Бурятию, Екатеринбург и много ещё куда. Парни со всей России, даже с дальнего Востока — Москва всё-таки, самый современный госпиталь, где их спасают. А один сказал, я сейчас другу в госпиталь позвоню по видео, он в другом городе лежит, передайте привет, пожалуйста. И я, как под наркотиками, веселым голосом кричу: «Привет, малыш, поправляйся! Мы с тобой ещё плюшками будем баловаться».
А парень в телефоне хохотал. Они фоткалась со мной, чтобы мамам послать. Без рук, без ног и с улыбкой. Но не все, это единицы. Кто-то лежал просто молча. И видно, что плохо очень человеку. Прошло 3 часа как в страшном сне.
И мы поехали в военно-медицинскую академию, где очень тяжёлые после операции (у всех ампутации). Вот где ужас!
В палатах по 8 человек. Запах мочи и крови. Ребята в кровавых бинтах. Меня парализовал ужас. А я опять: «Можно подарочки положить?» Здесь я не читала письмо. Просто каждому говорила спасибо. Положила угощения. И в каждой палате на двух этажах рассказывала, как народ благодарен вам, как верит, что все не зря. Как люди изменились. Реакции были разные. Больше, конечно, говорили спасибо большое. Только бы не зря это всё. И решила, что расскажу им в каждой палате о детях, больных онкологией.
Я сказала: «Парни, мужики, вот хреново вам, ппц как, боли у вас страшные сейчас (им наркотики колят, при мне просили), вы мужики молодые, взрослые. Жизнь видели, целовались, любовь может у кого-то уже есть, семьи. И жить вы будете, протезы сделают вам хорошие. А дети, ангелы невинные, 2-3 года, 5-7 лет, крохи маленькие, муки адские терпят. За что? Не воевали, ничего ещё в жизни не видели, и такие испытания. Шансов практически нет на жизнь. И матери, которые на ремни себя готовы порезать, всё отдать, лишь бы ребёнок жил.
И когда я приезжала как клоун к ним, они улыбались. Катетеры по всему телу, трубки, а он улыбается. И нет ужаса в глазах. А в коридоре свеча стоит толстая. И когда ребёнок улетает на небо, ее зажигают. И каждый, кто выходит в коридор, трясётся от страха, чтобы свеча не горела. А вы взрослые — рук нет — сделают! Ног нет — встанете и пойдёте!» И говорили они мне спасибо за этот рассказ.
Я сказала им: «Не сможете своих родить, значит возьмёте в жены ту, у которой мужа убили, и будете ей помогать детей на ноги поднимать».
Я переходила из палаты в палату и все начинала сначала. 5 часов!!! 5!
А девочки мои всё ждали и ждали меня с водой у двери, мне казалось, что это сон. И мне не проснуться.
А в одной палате лежал парнишка, маленький, худенький, на воробушка похож. У него не было ножки, чуть-чуть осталось. На другой ноге пол стопы. Полностью раздроблена правая рука (ее будут собирать), а на левой только 3 пальчика и нет ладони. Он посечен осколками. Он из Гатчины!!! Он сирота! Я его обняла и много раз поцеловала в макушку. Я думала, что у меня лопнет сердце, вылетит к чертовой матери. Мы с девочками его вывезли на коляске в коридор и очень долго разговаривали. Ну, такой славный воробушек… Хотел стать героем, в августе записался добровольцем. Рассказал нам такие ужасы! Как это можно пережить? И наёмников-негров в лицо видел, как расстреливали наших. Какая страшная штука квадрокоптер, как бежишь от него, а он летит точно за тобой с этой бомбой.
Все ребята мне сказали, было бы много квадрокоптеров и тепловизоров, сколько бы жизней можно было спасти.
Парни говорили, что без еды можно выжить, без тёплой одежды, а вот без этой военной техники никак. И не надо капусту в ведрах квасить, сало килограммами солить. Им и хранить-то это негде. И носить с собой не могут. Конечно, нужны продукты! Очень нужны. Тушенка, сгущенка, в общем, в фабричных упаковках.
Они там не на пикнике сидят, а в окопе. Особенно штурмовики и разведка. Так что сами делайте выводы, на что нужно деньги собирать. Много чего я услышала, от чего кровь стыла, да рассказать здесь права не имею. И вот когда осталось зайти ещё в две палаты, нам сказали — быстро уходите, сейчас борт придёт. Я не поняла, что это. Оказывается, самолёт пришёл оттуда с тяжёлыми, и сейчас будут заносить. Они сразу с поля боя. Стали каталки готовить. Я бежала оттуда бегом до машины. Только бы мне это не видеть. Наверное, я больше не смогу туда поехать. В каждом парне мне виделись мои дети. Невозможно просто… Я спросила мальчика из Гатчины: «Сынок, что тебе купить? Что ты хочешь? Мы скинемся и купим тебе, что скажешь». Он сказал: «Я хочу только одно – руки»…
Я сегодня ночью думала, что наверное я не выдержу душевные муки… В пятницу мне ехать в онкобольницу к детям… Как все будет, я не знаю, но потом мне нужна перезагрузка.
Забыла спасибо сказать девочкам, которые меня отвезли, привезли. Таскали всё это время сумки тяжеленные. Меня жалели, берегли и поддерживали.
Пока писала, ревела во всю и сейчас реву. Всё перед глазами стоит и воробушек этот, а ещё чеченец или дагестанец, очень красивый парень с бородой, улыбчивый, белозубый красавец, долго держал мою руку и благодарил. Он меня? Он? Меня? Он без ног, а я стою. Я ему сказала, что ты, сынок, в моем сердце навсегда. Они все были как мои дети, все 100 человек, с которыми я виделась!!!
Дописываю сегодня. Вчера даже и забыла. Техника необходима современная. Я не хочу здесь писать, кто и что должен. Я здесь про нас, про людей. Так вот, парни жалели нас! Нас жалели, что деньги переводим, что дорого это очень. Что от себя отрываем и делимся. Я им сказала, что люди всё отдадут, простые люди, лишь бы вернулись поскорее. А если нужно будет, мы и танк купим, и не один, и отправим!