Ровно 46 лет назад в газете «Вечерний Кишинев» к 25-летию Победы вышла статья о моем деде и о поступке, за который в 1944 году он, двадцатишестилетний гвардии сержант Николай НОСАЧЕНКО, был награжден орденом Славы III степени. Один из экземпляров той газеты хранится в нашем семейном архиве, и сегодня я хочу подарить этой статье новую жизнь — уже в новом веке, а точнее — новом тысячелетии, как символ того, что и спустя 71 год со Дня Великой Победы никто не забыт и ничто не забыто:
Фотография лежит передо мной — маленькая, с потертыми краями, пожелтевшая от времени. На обратной ее стороне краткая, по-военному четкая надпись: «Гвардии сержант НОСАЧЕНКО. За проявленное мужество в боях». И подпись командира части. Но эта фотография ему так же дорога, как орден, как наивысшая награда за ратный труд.
...Тяжелый серый туман, перемешанный с гарью и дымом, висит в полуметре над головой, сливаясь с верхушками обожженных деревьев. Впереди громоздящиеся друг на друга подбитые танки противника. И несколько сот метров перепаханной снарядами ничейной земли.
Николай всматривается вдаль. Что там — за плотной пеленой тумана? Что будет через минуту? Через две? Через час? Противник не успокоится. Он снова пойдет в атаку. И снова бой. И, может быть, кого-то не станет в их расчете. Как было вчера, сегодня. А, может быть, следующая пуля попадет в него. И этот клочок польской земли, где сейчас окопался их минометный расчет, станет ему вечным домом.
Где-то справа ухнули минометы. Раскаленный металл прошавкал над окопами. И снова тишина. Звенящая, обманчивая тишина. Как это всегда бывает перед боем.
— Послушай, — обратился он к близсидящему солдату,— вот мы взяли Ковель, впереди новые города, а там — Берлин. Чем ты будешь заниматься после войны?
— Разобью под окнами палисадник и буду выращивать розы и разводить пчел, — ответил тот. — А что?..
— Да ничего. Просто так спросил. А я снова пойду в свой железнодорожный... Интересно, как сейчас выглядит Днепропетровск. Разрушен, наверное. Но я почему-то думаю, что наш институт уцелел, и сейчас там идут занятия. Ты представляешь...
— Нет, не представляю. Я никогда не был в Днепропетровске. У нас на Волге... Постой, постой, слышишь?! По-моему, танковые моторы ревут. Кажется, начинается...
Николай замер. Нет, он ничего не слышал. Наверное, соседу показалось. Но он промолчал. Да и тот, видимо, тут же забыл о только что сказанном — вытащил пачку писем и углубился в чтение. Николай улыбнулся про себя: разбередил парню душу воспоминаниями — с женой и детишками решил поговорить солдат, узнать домашние новости.
НОСАЧЕНКО достал кисет, закурил. Нахлынули воспоминания. Тяжелые бои под Харьковом и под Москвой, под Старой Руссой и на Днепре... Первая награда в феврале сорок второго. «За обеспечение бесперебойной связи во время наступления...» — гласило в приказе. А потом был февраль сорок третьего. Накануне боя весь минометный расчет, в котором служил он командиром топографического отделения, подал заявление о вступлении в партию. И снова бои, бои, бои. На родной земле и здесь, за кордоном, к ним тянулись тысячи рук исстрадавшихся в неволе людей, невидящими глазами звали к отмщению повешенные врагом старики и дети...
Пока еще непонятный, но с каждой секундой все нарастающий рев вывел его из минутного забытья.
«К бою! Расчет по местам!» — все, что услышал он сквозь разразившийся шквал огня. Вокруг бушевала смерть. Казалось, не было такой точки, где бы ни рвались мины и артиллерийские снаряды. Предательская дрожь сковала ноги и руки. Но это длилось какую-то долю секунды. И вот он уже отчетливо видит поле боя. Видит лица своих товарищей, их глаза — красные от пыли и копоти, от бессонницы и смертельной усталости. Движения бойцов четки, отработаны до автоматизма. «Огонь! — голос командира охрипший, простуженный. — Огонь!..»
В черную пелену неба одна за другой уходят мины. Но вражеская артиллерия отвечает удвоенным огнем. Вот замолчал расчет справа, во все стороны разнесло от прямого попадания соседей слева. По цепи пронеслась команда: «Отходить!» Рядом плюхнулся снаряд. Взрывной волной Николая отбросило в сторону. За ним последовал второй взрыв. НОСАЧЕНКО как-то инстинктивно оглянулся и вскрикнул. На месте стоявшей в нескольких метрах штабной машины зияла черная дымящаяся воронка. В два прыжка он очутился рядом. «Знамя... Там было знамя полка... Где, где оно...» — стучало в висках. Прижимаясь к земле, подполз к развороченной машине. Да, оно здесь. Целехонькое. Не тронутое даже ни одним осколком. Только отброшено чуть в сторону. Схватил красное полотнище, освободил его от древка, засунул под рубаху и хотел было ползти дальше, но решил не оставлять врагу и металлический наконечник древка знамени.
Вот уже и наконечник в голенище сапога. Уже преодолены первые двести метров вспаханного снарядами поля. И тут его оглушило новой волной взрыва. Сколько пролежал в забытьи, Николай не знал, но когда пришел в себя, понял, что полк отступил, а он вместе со знаменем находится на занятой врагом территории. Чтобы удобней было ползти, НОСАЧЕНКО обмотал полотнище вокруг туловища, потуже затянул ремень на гимнастерке. Осмотрелся вокруг, прислушался, не раздается ли рядом немецкая речь. И только потом отправился в путь.
— Нелегким был этот путь, — вспоминает сейчас Николай Григорьевич, — ведь на каждом шагу меня подстерегала опасность. Мало того, что в любое время я мог налететь на врага, но еще и на мине мог подорваться, которыми было усыпано все поле. Пробираться приходилось с большой осторожностью. Один неосмотрительный шаг мог быть роковым. А тут еще речка на пути попалась. Да глубокая, вброд не перейдешь.
И он преодолел. И речку переплыл, и сотни притаившихся мин «обошел» стороной, и от врага ускользнул незамеченным. А когда к вечеру появился в расположении своей части, товарищи не поверили, что это живой и невредимый сержант Николай НОСАЧЕНКО. А потом была та незабываемая минута, когда он передал знамя полка командиру части. Видавший виды полковник на какой-то миг замер, его воспаленные глаза заблестели, а по обветренной щеке скользнула маленькая блестящая бусинка. Он обнял солдата, как родного сына. Обнял вместе со знаменем, которое держал тот на вытянутых руках.
— Спасибо, солдат... Спасибо за всё... За то, что жив, за то, что ты есть такой, — только и смог сказать он приглушенным голосом.
— Служу Советскому Союзу! — так же тихо ответил ему сержант, коммунист НОСАЧЕНКО.
...Высоко оценила Родина подвиг солдата. Сержант НОСАЧЕНКО был награжден орденом Славы 3-й степени и сфотографирован у развернутого знамени полка, которое он спас.
Потом были еще бои. И награды были. Свой ратный труд Николай Григорьевич закончил в Берлине. В феврале сорок шестого демобилизовался. Но жизнь сложилась так, что передумал он возвращаться в Днепропетровский институт инженеров железнодорожного транспорта, откуда в первые дни войны ушел на фронт. Подал заявление в Киевский институт легкой промышленности, который закончил в 1949 году.
В этом же году приехал в Кишинев. Трудовую деятельность начал мастером на обувной фабрике имени Сергея Лазо. А сейчас Николай Григорьевич возглавляет одно из крупнейших предприятий города — обувное объединение «Зориле». Таков трудовой путь солдата — от мастера до генерального директора объединения. Николая Григорьевича НОСАЧЕНКО я знаю не первый год. Знают его, конечно, и кишинёвцы. И как хозяйственного руководителя, и как неутомимого общественника — депутата горсовета, члена Фрунзенского райкома партии. А вот о том, что в суровые годы войны совершил он подвиг, знают немногие. Потому что не любит, да и не умеет он рассказывать о самом себе, хотя ему есть о чем рассказать.
С. ПОТОВ, «Вечерний Кишинёв», 1970 г.
