В Азовском музее-заповеднике открылась выставка «Посад Азов в XIX- начале XX вв.», освещающая малоизученный период в истории города – с того момента, как в 1823 году стал он посадом Екатеринославской губернии (Екатеринослав – это Днепропетровск), и до установления в нем советской власти. Автор выставки старший научный сотрудник Светлана Черцова назвала ее генеральной репетицией создания части экспозиции, знакомящей посетителей с данным столетием азовской биографии.
Выставка максимально подробно раскрывает собранную историками информацию по всем направлениям посадской жизни – население и его структура, православные храмы, образование, медицина, культура, казенные здания и частные домовладения, ориентировавшаяся на торговлю (в первую очередь — хлебную) экономика, появление Азовской ветки железной дороги, — подкрепляя ее интересными экспонатами. Некоторые из них представлены впервые. Это, например, профили мощения улиц, печать Успенской церкви, колоритный – с цепью — знак «Земский начальник», оригинальная канцелярская скрепка, программа вечеринки, проходившей в гимназии 26 ноября 1917 года и пр. Отдельно хотелось бы выделить предметы из склепа, обнаруженного в 1978 году при благоустройстве центральной площади в Азове: парадная шпага, ладанка с крестом, 10-копеечная монета, крест, пуговицы. Очевидцы говорили, что одежда умершего, пролежавшего в могиле больше шестидесяти лет, не была тронута тленом, но затем буквально на глазах стала рассыпаться в прах. Он был одет в шляпу, мундир, однако по настоянию санэпидстанции на хранение были оставлены лишь указанные выше предметы ввиду возможности их санобработки.
— Головной убор, шпага с гербовым щитом, «мундирное платье», пуговицы с гербом говорят о том, что владелец относился к категории людей, несущих госслужбу, — объясняет Светлана Черцова. – Указом от 1827 года в Российской империи были установлены четыре категории лиц, пользовавшихся правом государственной службы, в том числе купцы 1-й гильдии. Наглядным выражением принадлежности к государственной службе была форменная одежда, в особенности ее главный элемент – мундир. Его положено было надевать, если надо было участвовать в заседаниях, посещать присутственные места. С 1824 года в России купцам 1-й гильдии разрешили носить шпагу. Единственным гражданским лицом мужского пола, на сегодняшний день известным и похороненным в ограде Соборной Успенской церкви в 1914 году, был зерноторговец Антон Руссо, владевший хлебными ссыпками. По традиции считается, что ДК Ильича был перестроен из амбара А.Руссо...
...Ему принадлежали домовладения в посаде Азов на улице Лесной, Амбарной и Петровском проспекте – на месте здания Госбанка.
На выставке можно уточнить сведения, которые мы уже знаем, и почерпнуть много нового. Например, что улица Мира прежде звалась Гимназической, Ленина – Лесной, Комсомольская – Амбарной, Береговая – Нижне-Садовой и пр. Или (как сообщает аннотация) что в существующем поныне доме №23 по Московской, принадлежавшем Г.И.Ковалеву и построенном в 1912 году, на первом этаже размещался магазин хозяина, где продавали часы, граммофоны, велосипеды, находилась техническая мастерская. На втором этаже располагались жилые помещения, в подвале – винный погреб Дудченко. В нем продавали вино на вынос. Пара строк – и старый Азов оживает на наших глазах! Бытовые подробности, иллюстрирующие их экспонаты, без которых история – сухой и безынтересный перечень дат и событий, как пазлы, складываются в одну живописную картину. Мы будто переносимся в прошлое, чувствуем биение пульса посада, начинаем понимать – как жили наши предки, в какие магазины ходили, что носили и пр. Пока еще имеющиеся лакуны в описании посада Азов XIX века оставляют место для интриги – что ждет нас впереди, что еще предстоит узнать научным сотрудникам и поделиться этим с нами?
Или другой пример – мы не раз слышали, что церкви были разрушены, церковные ценности изъяты, но следующий, изложенный на выставке, факт – в 1922 году из трех азовских церквей одного серебра было изъято около 150 килограммов – делает нас как бы очевидцем происходившего обирания храмов. «На днях арестован епископ Арсений, за сопротивление изъятию церковных ценностей и отказ в помощи голодающим», — грозно рапортует о содеянном новой властью беззаконии газета «Большевик».
При подготовке к выставке не обошлось, как это иногда бывает, без маленьких открытий. – Стародавние слухи, очевидно, небеспочвенные, сообщают, что до революции работал в Азове садовник, стараниями которого посад преобразился, стал прообразом того зеленого городка, что мил сердцу каждого из нас. Светлане Черцовой попала в руки справка 30-х годов, где, вполне вероятно, говорится о том самом знаменитом садовнике. Звали его Корней Леонтьевич Козаков. С 1909 по 1911 годы он работал в клубе приказчиков в качестве садовника, до 1915 года в той же должности в городском парке. Побывав в армии, плену и ссылке, вернулся домой и устроился в артель огородников, с 1921 по 1923 годы был огородником в Азовском сельхозбанке, а потом – снова в городском парке садовником-цветоводом.
Завершить обзор выставки мне хотелось бы материалом из еженедельного литературно-общественного журнала «Народное благо», издававшегося в Москве с 1898 года. Он был напечатан в 22-м номере за 1903 год, представленном в одной из витрин.
Обычно начало XX века связывают с трагедией «Титаника». Но в посаде Азов, оказывается, в 1903 году произошла своя, ныне забытая, катастрофа на воде, настолько крупная, что о ней сообщали центральные СМИ. Своя Ходынка. Количество погибших в ней не указано, но масштабы несчастья и без того очень ощутимы…
Катастрофа в Азове
Утром 26 мая из Ростова отошел переполненный пассажирами пароход волго-донского общества «Москва». Пестрая, празднично настроенная масса пассажиров направлялась на взморье. Пароход «Москва» должен был по дороге зайти в Азов, где незначительная часть пассажиров намеревалась остаться. Около часа дня «Москва», разукрашенная флагами, с оркестром музыки торжественно подошла к Азову. Пристань и берег были переполнены ожидавшей парохода публикой; у соседних пристаней стояли – с одной стороны пароход «Азов», а с другой – шхуна «Св. Николай». «Москва» благополучно причалила к пристани; положили узенькие сходни, и публика гуськом пошла по ним на пристань. Остановка нарядного парохода оживила тысячную толпу встречающих; толпа ринулась к пароходу… Вдруг послышался зловещий треск столбов ветхой пристани, еще момент – и она рухнула в воду, увлекая за собой сотни несчастных людей. Момент был ужасный. «От ужаса кровь в жилах застыла», — говорят очевидцы. Неистовые, душу раздирающие крики сотни голосов о помощи огласили воздух. Глазам стоявших на берегу и пароходе представилась какая-то хаотическая картина: груды барахтавшихся в воде тел. Люди обезумели от страха, они сами давили, топили друг друга, не отдавая себе никакого отчета в своих действиях. Более сильные и находчивые взбирались на других и по головам прокладывали себе путь к сваям. Помощник капитана «Москвы» г. Абрамов бросился с помощником машиниста спасать утопавших. В ту же минуту, по распоряжению капитана, матросы стали бросать в воду спасательные круги, шесты и проч.; матросы и некоторые пассажиры с парохода, кто вплавь, а кто на шлюпках, также поспешили на помощь погибавшим; многие из публики, стоявшей на берегу, тоже приняли деятельное участие в спасании несчастных: со всех сторон появились лодки рыбаков и из воды быстро стали вытаскивать измокших, насмерть перепуганных людей. Большинство извлекаемых из воды были в бессознательном состоянии. На палубе парохода пострадавших приводили в чувство с помощью медикаментов, имевшихся в пароходной аптечке. Такая кипучая, лихорадочная работа продолжалась более получаса; спасающие, измокшие, в изодранных костюмах, продолжали свое дело, не чувствуя усталости. Все это время в воздухе стоял стон тысячной толпы. На берег отовсюду сбегались люди и разыгрывались душу потрясающие сцены. Матери разыскивали своих погибших детей, дети звали родителей. Вокруг обмороки и истерики. Наконец, из воды стали уже извлекать не живых людей, а трупы.
Горе несчастных, потерявших кто мать, кто ребенка, брата или сестру, по словам Южн. Тел., не поддается описанию. Вот бьется в истерическом припадке девушка, мать которой извлечена без признаков жизни с грудным ребенком в крепко сжатых руках. Там рыдает и рвет волосы отец, потерявший двенадцатилетнего сына. Вот убитая горем мать застыла в столбняке, а вот другой отец имеет вид помешанного: бледный, растрепанный, с обезумевшими глазами, он расхаживает между толпой и, разводя руками, твердит:
— Здесь мой ребенок, здесь мой ребенок.
Страшная картина!..
